А потом наступает время, когда перестаёшь собирать сумку с вечера, выключаешь телефон и смотришь время на чеках. Или забываешь смотреть время на чеках. Когда не вешаешь занавески в ванной и не помнишь, когда день рождения. И у кого, тоже не помнишь. Когда перестаёшь получаться на фотографиях. Всегда смазанный, всегда росчерком - никакой выдержки на тебя не хватит. И зла. Складываешь из всех имён и получается какой-то несуразный ЯДТВА, хотя "в" там явно лишнее. 6 марок сигарет за 3 года. Понимание, что некоторых девушек снимать можно только голыми. Стиральная машинка бьётся током, если не отключить питание. Раки едят дафний. В душе не представляю, кто такие дафнии. Раки не едят варёных креветок. Когда ты мне улыбнёшься, пройдёт 10 лет. Иногда в жизни приходится выбирать что-то одно самое важное, чтобы кроме этого больше ничего не оставалось. В то утро мой пиджак и ближайшие планы совершенно не вязались с кедами и песком. Я запомню 15 сентября, как день, когда я решила больше никого не любить.
Мне больше неинтересны - чужие жизни, подложные ники, всё то, что мне не сказали. К чёрту вуеризм. Единственное, чего мне реально хочется - выдрать из глотки остатки светлых чувств - самых. ранимых. больных. искренних. ярких. Вырвать. Дрожь, трепет, боль. Раскаяние. И пьяный бред. Бросить на пол и давить ногами, пока последний червячок не известит о своей смерти пронзительным писком. Спокой ной но чи ми лый. Для тех, кто не понял, дневник больше вестись не будет. Кому интересно, меня теперь ровно единица - и она не здесь. За ссылкой в умыл в установленном порядке, но подумайте хорошо, оно вам надо? Если даже мне нет.
Перечитывая, понимаю, что не помню, что, когда и с какими ощущениями я здесь писала. Не помню, какой была весна. Ем седьмую шоколадную конфету. Когда ждёшь - необязательно помнить. Так случается, когда нарушаешь собственные же правила. В голову приходят рифмы, но ни одного важного образа. Вчера сидели, мерзли, тупили на улице, потом тупили в трамвае. Два человека, в жизни которых ничего не происходит. Вопреки тому, что один наконец-таки нашёл своё счастье, а второй окончательно смирился с его невозможностью. Как обычно, расстояние сантиметра три, хотя трамвай пустой. И в какой-то момент стук в голову внезапная мысль: "интересно, он сильно офигеет, если я его сейчас поцелую". И краска к щекам в бессмысленной попытке сменить тему. Ничего не будет. но в такие моменты я чувствую, что ещё немножко жива.
А правила были такие:
Любовь, не испорченная отношениями. Страсть, не испорченная сексом.
и... Когда я давала себе подобную установку, мне было 17 и я подумала, что рано или поздно я вырасту и обзаведусь вполне естественными физиологическими потребностями, поэтому Секс, не испорченный обязательствами.
Чистые, не смешанные чувства. Чтобы не причинять боль другим и себе.
И если я люблю человека, то я сделаю всё, чтобы максимально устранить себя из его жизни. Молчать, смотреть со стороны, обходить, исчезать, наступать на горло собственной песне. Я признавалась в любви лишь единожды. Кажется, этого хватило на всю жизнь. Теперь я не говорю о любви. Но я могу - ранить слишком искренними и меткими словами, задевать за живое, если оно есть, поддевать снова и снова, пока не устану играться. Я могу бить поступками. Приносить какие-то очень показательные жертвы ради. После третьей промилле писать душераздирающую чушь, которая якобы выражает моё истинное отношение к человеку. Но в реальности это говорит лишь об эгоизме, чувстве собственности, страхе потерять, уязвлённом самолюбии. Но не более того.
Я нашла ответ на вопрос "зачем?" Я живу, чтобы делать то, что мне нравится.
У него в окнах горит свет. Но появились занавески. Мог ли он сам их повесить. Забавно думать, что сложисьсложи я всё иначе, их могла бы повесить я. Но я бы никогда не посмела сделать такой подлости. Пошлости.
А вообще... забавно получается. Все мои слова сохранятся. Твои - нет. Так что я была права - можешь говорить, что угодно.
Мда. На данный момент все мои друзья-мальчики, редкостные придурки, музыканты и фотографы, такие, что можно было подумать, что уж эти-то точно никогда не будут как нормальные люди, которых убить проще... нашли девушек своей мечты, ходят такие счастливые и безумно влюблёнными, делятся их фотками. А девочки-то хорошие, красивые, интересные, надо сказать. А я... вроде и радуюсь за них, а вроде и больно становится от мысли, что... во-1х, всё-таки к каждому из них я относилась с той симпатией, которая несколько переходит границы чисто дружеской; а во-2х, что в вопросах взаимопроникновения одиночества и творческого безрассудства между М иЖ есть весомая разница. просто...
никогда ни один мужчина, который будет знать про меня всю правду, не захочет остаться со мной. И пусть можно молчать и притворяться. Имитировать оргазмы и счастье. Можно ещё детей симитировать и яичницу с укропом. Ведь все так живут. А меня тошнит и рвёт наружу. От такого. И хочется так орать, как в принципе невозможно. Я просто мечтала любить. Любить одного человека. Толком не зная, что это такое.
Что, не получилось прописаться у меня в постели, теперь решил зарыться в мою душу так глубоко, что если завалит вдруг, ни одному шахтёру не выжить? До боли, гангрены, трупного запаха. ненавижу тебя.
Один мой знакомый фотограф снимал свадьбу любимой девушки. Я чувствовала себя примерно так же, снимая их лав-стори. Даже непонятно было, чего я больше хочу. Сама сдохнуть. Или её парня утопить в Чёрном море. Поэтому внелавсторийные фотки получились на редкость психоделичнымиебанутыми.
Ну а лечиться я пошла - как обычно. Есть люди-конфеты, есть люди-таблетки. И надо помнить, что лекарства - на то и лекарства, чтобы пропить курс и выздороветь, а не истреблять их пачками вместо. А ещё есть странные дети, которым стрепсилс - всем конфетам конфета.
Правда теперь для лечения мне достаточно, как я и писала когда-то, "видеть тебя иногда". полуслучайно.
Я могу плакать и драть стены. Напиваться до "девушка, посчитайте, пожалуйста, нормальную еду в один чек, а эту херню отдельно" и разговоров со стойкой с жвачками. Просыпаться с мыслью "Фу! Утро". И спать по 15 часов, чтобы зрительно укоротить жизнь. Разрываться от отчаяния, невнимания, т.п. Беситься от пренебрежения. Звереть. звереть. звереть. звереть. Засыпать в лесу под звёздами поздней весной, потому что там и то теплее, чем в гостиничном номере, из которого ушёл последний намёк на романтику и удачные выходные. Тихонечко материться себе под нос, проклиная домашних за то, что помочь ничем не могут, а под ногами путаются, да ещё пытаются учить жизни. Бесполезно - я никогда не научусь двум вещам. Танцевать и жизни. Никогда. Возможно, в этом даже есть некая взаимосвязь. Я могу терзать подушки, вжиматься в собственные колени, писать цифре "5" длиннющие смсины вникуда, кричать. Молчать ещё громче, чем кричу. Вгрызаться ногтями в волосы. Истово ненавидеть музыку. И ещё раз, ещё раз плакать.
Но я никогда не буду жалеть.
А ещё я могу сказать "нет". И потом до полного истощения жалеть и помнить всю оставшуюся жизнь.
Вряд ли теперь уже когда-нибудь забуду, как на 1 курсе ты сидел на полу, а я подошла и честно призналась, что читала твой дневник в сети. Ты посмотрел на меня недовольно и пробурчал: "Ну-ну, читайте, какая я сволочь". Я ответила: "А ты не сволочь". улыбнулась и ушла. Я не ошиблась.
Истерика.Ну почему я не в состоянии вспомнить, как меня зовут и куда мне нужно ехать, но номер. Номер-то. 11 цифр. Я помню, а? Страшнее всего стало, когда в плеере кончилась музыка. Тишина. И ни троллейбусов, ни машин, ни людей, ни проводов, которые должны бы гудеть, ни этих вечно незатыкающихся птиц. Неловко теперь. До смерти гадко. Кто я тебе? Кто ты мне, в конце концов.
Конечно, теперь можно оправдать себя недосыпом. Тем, что питаюсь как попало уже какую неделю. Безденежьем. Одиночеством, от которого не молчать, которым не гордиться. Лезть на стену. Зубами, когтями, бровными дугами. При особой необходимости вертикальная поверхность превращается в горизонтальную. Пресловутый вопрос веры.
Всё очень просто, на самом деле. Мне не нужно, чтобы в старости мне кто-то подносил стакан воды. Мне нужно, чтобы кто-то сейчас, когда я рискую недожить до следующего автобусного рейса, бесстрастно проползающего мимо. Мне не страшно. Психушки, таблетки. На автопилоте ноги донесут домой, подчиняясь команде недрогнувшего голоса "иди, сука". И в этом всё презрение к себе за пять минут назад опрометчиво отосланное. И время растворяется, плавясь между пальцев скомканной росой на кончиках камышей, уплывающих в самое небо.
Единственное, что ещё можно здесь услышать - как моё сердце разбивается на части. Склеенное с таким трудом. Чужим теплом, чужой жалостью. Это как с теми же стаканами. Об стену со звоном. И можно-нужно не пить. И похуй, наполовину полный или пус...
апд. Посмотрела на дату и посмеялась. 8 месяцев нас.
Это называется "слабость". Доковылять до остановки, забиться в угол и каким-то чудом почти без ошибок написать, когда даже сейчас мне с трудом удаётся верно расставлять пробелы: "Привет, ты случайно не дома? Я на остановке напротив..... что-то ещё про жару, про квас, про маму и ...... в троллейбус садиться боюсь что совсем вырубит". Никому из друзей - раньше. Ему. И, разумеется, не приехал и не спас. Гарантия закончилась. А я сидела и честно ждала под палящим сквозь толстое пыльное стекло. Завесившись волосами и не успев разве что подобрать ноги на лавочку. И плакала. А потом просто встала и пошла. Мимо его дома по отлично знакомой дороге.
Спасибо, кстати. Ещё раз. Теперь уже адекватное, веское спасибо.
И писать об этом - тоже - слабость. Потому что лучше было бы вообще забыть. Уснуть и... Ничего не хочется есть. Никого не хочется видеть. Никакой не хочется сессии. Нет, вы не подумайте, он не совсем мерзавец. Он ответил, что он где-то чёрти где, после чего у меня включилась опция "Я гордая. сильная. самостоятельная" - и дальше по сценарию. А ещё он потом. Ладно, ну его, в общем.
Я ухожу и на вопрос «ты сейчас куда?» тихо по слогам отвечаю «до-мой».
Теперь ты знаешь, что до-мой, это пицца прямо из духовки, светлая кухня, ромашки, зал, где разрешается курить, вертящийся стул, музыка, залитые клеем Маркес с Булгаковым, тёплые дощечки паркета и горячий шоколад вечером. И теперь ты знаешь, куда идти… если что. Раз мне так за три года и не хватило смелости нажать кнопку звонка.
Тебя никто не тянул за язык – говорить в домофон «свои».
Я думала, что когда мечты сбываются вот так – залпом – всё начинает казаться искусственным и плоским. Мне говорили, что мы обязательно будем подавлять друг друга. Мне всегда казалось, что моя гитара просто не способна издавать такие звуки. Чушь собачья. Капли градом падали с куртки; из рукавов, из карманов и капюшона – вырывались обрывки ветра… и затихали, придавленные гвоздиком на сосновой перегородке.
- Да, детка! Говоришь ты компьютеру – и я давлюсь остатком вафли. И я уже не могу различить – это вокруг нас – густой вишнёвый сигаретный дым, или дым – в моей голове. С тобой обо всём можно – о дурацких совпадениях и духовном самосовершенствовании, о том, что музыка бывает осенняя, весенняя и летняя вечерняя, о тяжёлой судьбе проституток.
И я ведь, на самом деле, уже несколько лет ненавижу свой дом, мне противно сюда возвращаться, мне лучше – в прокуренном клубе, мне лучше – по тёмным улицам и слякоти, в неотапливаемых троллейбусах от конечной до конечной. А когда есть ты, я готова называть это домом. Я готова верить, что ты был здесь всегда. И ничего не вызывает сомнений. Только карта Ленинграда у меня на стене над диваном. Которая означает, что тебя где-то там, за облаком дыма, ждёт девочка. И когда-нибудь вы поженитесь, заведёте детей – не с ней, так ещё с кем-нибудь. А я уеду через… Потому что желания должны сбываться.
Я часто вспоминаю сентябрь – на самом деле, это последнее, что я пом-ню. Как хотела отдать тебе рисунок – и лучше бы ты его тогда взял, потому что, похоже, он потерялся при переезде, оставшись только ущербной копией в сети. И если тебе проще ссориться, чем всё-таки попытаться со мной подружиться, то значит и мне. Тоже. Я нашла себе место, где можно прятаться от себя хотя бы по вечерам. Мне как раз хватит – на год с небольшим. На хрена только ты спасал мою шкурку? Жалкую и не на что не годную? Но «спасибо» в любом случае. Чёрная неблагодарность – это совсем не то, чем возвращают долги. У меня в голове две зияющих дыры. И чудовищные сквозняки. Я уже никогда не осмелюсь обнять тебя. Один щелчок выключателя. И всё. Вот он чёртов выбор. И ты в одной папке с «Пеной для бритья».